Чуковщина

У меня зазвонил телефон. 
- Кто говорит? 
- Слон. 
- Откуда? 
- От верблюда. 
- Что вам надо? 
- Шоколада. 
- Для кого? 
- Для сына моего. 
- А много ли прислать? 
- Да пудов этак пять. Или шесть: 
Больше ему не съесть, Он у меня ещё маленький!

Кто не помнит из своего детства эти и множество других строк, которые с годами становятся всё дороже и ценнее? Имя Корнея Ивановича Чуковского было знакомо каждому мальчику и девочке, стихи цитировали, заучивали наизусть. Раньше я не задумывалась, почему несколько поколений детей так сильно любят эти, казалось бы, незамысловатые строки, но когда прочитала “От двух до пяти”, всё встало на свои места. Дело в том, что этот труд настоящего профессионала, истинного знатока детской речи. Когда я начала заниматься детской речью профессионально, оценила, насколько точно и правильно построены эти шедевры под детей.

Я <…> никогда не дерзнул бы приступить к сочинению моих “Мойдодыров”, если бы не попытался дознаться заранее, каковы потребности и вкусы малолетних “читателей”, к которым мне предстоит адресоваться со своими стихами, и каков наиболее правильный метод сильнейшего воздействия на их психику.

(все цитаты по книге: Чуковский К. От двух до пяти. – СПб.: Азбука, 2015. – прим. С.К.)

Эту книгу я увидела в списке дополнительной литературы одной из лекций по логопедии, пока училась. Решила ее заказать, выбрала вариант подешевле, т.к. думала, что это, наверное, забавная книженция, над которой можно вдоволь похохотать, поставить на полку и раз в 10 лет вспоминать. Однако я сильно ошиблась: книга оказалась довольно объемной (571 страница без оглавления), написанная мелким шрифтом на темной бумаге. Тут я пожалела, что продешевила: из-за мелкого шрифта “От двух до пяти” мне с моим плохим зрением было читать затруднительно, вот и читала я ее довольно долго. Но самой главной моей ошибкой было считать, что этот труд – забава, нелепица. Всё наоборот: книга оказалась настоящим произведением, научным рассуждением на тему детской речи. Ведь, как известно, детством и, само собой, детской речью никто до XX века вплотную не занимался. То отношение к детству очень точно выразил сам Корней Иванович:

Тогдашние детские авторы ненавидели в ребенке – ребенка. Детство казалось им какой-то непристойной болезнью, от которой ребенка необходимо лечить. Они старались возможно скорее овзрослить и осерьезить ребенка. Оттого-то в мировой литературе до сравнительно недавнего времени (речь идет о конце 60-х - начале 70-х годов XX века. – прим. С.К.) не было ни одной веселой детской книги. По-детски смеяться с ребенком – до этого не унижались писатели. Сам Чосер, гениальный рассказчик, когда сделался детским писателем, сочинил для маленького сына “Трактат об астролябии”, в высшей степени канительный и нудный.

Ничего похожего на сегодняшний день не замечаете? Разве сегодня любят ребенка? Есть две стороны этой кричащей НЕ-любви: первая – обилие “развивающих” и учебных центров, где только и знают, что учить, учить, учить с самых пеленок, чтоб ребенок не думал, что просто так на свет родился, ведь всенепременно нужно сделать из него гения, который закончит три вуза к 15 годам и станет академиком; вторая – когда считают ребенка ребенком до 20 лет, не давая ему и малейшего шанса на самостоятельность. Две крайности, две тенденции, когда ребенка как личность, как того, с кем действительно интересно, не признают. Вот и Корней Иванович дальше приносит пример, что было бы, если б грудного ребенка кормили бифштексом. Мы все понимаем, что бы было, да только не всегда это осознаем.

Я даже представить себе не могла, как сильно ненавидели детство. Оказывается, с Чуковским боролись, писали ему письма, обвиняя в том, что он навязывает детям околесицу и даже вредит…памяти Ленина (вот и появилось в первой половине XX века слово “чуковщина” как определение всего нелепого и вредного для детей). Корнею Ивановичу практически всю жизнь приходилось отстаивать право ребенка на его детство, знакомя тогдашнюю детвору с великолепными сказками и настоящими сокровищами русского и зарубежного фольклора.

Так, говоря о перевертышах, Чуковский отмечает их невероятную пользу для развития детского мышления и речи в противовес тем, кто считал, что у детей в сознании укоренится неправильное представление об окружающей действительно и те якобы будут жить так, как представляли себе в детстве или брать пример со сказочных персонажей.

Когда ребенок на взморье печет из песка пироги, они никогда не забывается настолько, чтобы проглотить свое печенье. Он всегда хозяин своих иллюзий и лично знает те границы, в которых эти иллюзии необходимо держать. Он величайший реалист в своих фантазиях. Но <…> ребенку, играющему в перевертыши, в “мир вверх ногами”, игра доставляет удовольствие лишь в том случае, если он ни на минуту не забудет подлинного взаимоотношения вещей, полярно противоположному тому, которое он утверждает в игре, то есть чем меньше он верит в созданную его воображением иллюзию.

Я до сих пор обожаю перевертыши, более того, они есть в логопедических книгах как материал для работы с детьми. Ведь это такая пища для размышления! Вы только послушайте:

Ехала деревня

Мимо мужика.

Вдруг из-под собаки

Лают ворота.

Я схватил дубинку,

Разрубил топор,

И по нашей кошке

Пробежал забор.

Лошадь ела кашу,

А мужик овес.

Лошадь села в сани,

А мужик повез.

Когда я читаю подобные нелепицы мальчику, с которым занимаюсь постановкой звуков и развитием речи, слышу совершенно здоровый смех. Да и сама я, признаться, вместе с ним смеюсь: смешно же! А отчего? Да от того, что оба мы – здравомыслящие люди, которые понимают, что так не бывает, вот нам и смешно.

Ранее я писала, как Корней Иванович обличал тягу родителей к неродному языку, тем самым обкрадывая речь ребенка и делая ее неправильной. Приведу эти слова еще раз:

“В старину мне случалось встречаться с детьми, которым по различным причинам (главным образом, по прихоти богатых родителей) навязывали с младенческих лет словарь и строй чужого языка, чаще всего французского.

Эти несчастные дети, с самого начала оторванные от стихии родной речи, не владели ни своим, ни чужим языком. Их речь в обоих случаях была одинаково анемична, бескровна, мертвенна – именно потому, что в возрасте от двух до пяти их лишили возможности творчески освоить ее”.

Чтобы более подробно познакомиться со становлением и развитием детской речи, следует познакомиться с произведением “От двух до пяти”, где Чуковский рассказывает, что данный возраст – самый благоприятный, сензитивный, по-современному, для развития речи. Русский язык – это язык склонений и спряжений. Нужно не менее 5-6 лет, для того чтобы появившийся на свет ребенок смог в совершенстве овладеть системой нашего языка и научиться безошибочно ею пользоваться. Однако это невозможно без участия родителей и близких родственников. Вот что пишет по этому поводу Корней Иванович (о детском “почемучестве”):

<…> те взрослые, которые брезгливо отмахиваются от “докучных” вопросов ребенка, совершают непоправимое жестокое дело: они насильно задерживают его умственный рост, тормозят его духовное развитие.

Т.е. чтобы речь нормально развивалась, ей нужно подпитка в виде постоянных вопросов и исчерпывающих для детского ума ответов. Когда я изучала разные нарушения речи, смогла сделать следующий вывод. Да, есть такие нарушения речи, которые возникли в силу определенных нарушений в пренатальный, натальый и постнатальный период. Здесь, как говорится, без комментариев. Однако, есть нарушения речи и даже ее отсутствие (алалия), которые возникают из-за того, что с ребенком не разговаривают или попросту всё делают за него.

Могу привести пример. Одна девочка 3-4 лет почти ничего не говорила, просто указывала жестом, что ей надо, и ей бежали и давали. Но тут к ним в гости пришла моя знакомая, “вредная тетя”, которая не повиновалась желаниям девочки. Ребенка на какое-то время оставили с моей знакомой. Девочка, как обычно, указала рукой на варенье. Моя знакомая покачала головой и сказала: “Не понимаю, о чем ты”. И так несколько раз. Девочка рассердилась, отошла в сторонку, а потом нехотя промямлила: “Варенье!”   

Я очень жалею о том, что во время чтения сделала только несколько пометок, а надо было намного больше. Надеюсь, что вернусь к этому научному труду и буду цитировать по возможности. Я высказала только каплю в море, а между тем “От двух до пяти” – кладезь научности, обилие примеров и цитат, ведь Чуковский занимался детской речью несколько десятков лет. Более того, данное произведение издавалось 20 раз при жизни писателя, причем каждый раз с новыми исправлениями и дополнениями, а последнее издание, 21-е, вышло уже после смерти Корнея Ивановича – в 1970 г. И еще, самое главное. После “От двух до пяти” перестаешь воспринимать Чуковского только как автора бессмертных “Мойдодыра”, “Федорина горя”, “Тараканища”, “Айболита” и мн. др. Ведь Корней Иванович и критик, и переводчик, и публицист, и литературовед. Он вырос в бедности, но знал несколько иностранных языков, да и вообще был одним из образованнейших людей своего времени. Первый раз у меня было чувство, что я общаюсь с кем-то родным и близким, пока читала книгу, настолько мне были близки его мысли и рассуждения. Если бы он был жив, наверное, обязательно ему бы написала или встретилась. Светлая ему память!